в продолжение этого поста
WARNING
ACHTUNG
SAKLIK
ВНИМАНИЕ
ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА!
СОДЕРЖИТ НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ!
Рустам за содержимое ответственности не несет, настойчиво рекомендует
не читать сей шедевр чистоплюям и врагам Великого и могучего русского языка.
Иван Семёнович Барков — антология непечатного жанра
Его биография обросла огромным количеством легенд. По одной из них, умер в состоянии психического припадка в момент запоя, утонув в нужнике. Перед смертью якобы отметил свою судьбу в эпитафии: «Жил грешно и умер смешно».
О жизни первого русского эротического поэта известно очень мало: учился в Александро-Невской духовной семинарии и университете Академии наук в Петербурге, откуда был исключен за пьянство и кутежи, за которые подвергался также телесным наказаниям. Затем служил наборщиком, копиистом и переводчиком. В 1766 г. был из Академии уволен и через два года умер в полной безвестности. Стихи Баркова распространялись в списках, причем ему приписывалось и множество позднейших сочинений. Массовый русский читатель впервые смог прочитать стихи Баркова только в 1991 году.
Григорий Орлов
В блестящий век Екатерины,
В тот век парадов и балов,
Мелькали пышные картины
Екатерининских балов.
И хоть интрижек и историй
Орлы плели густую сеть,
Из всех Орлов — орлов Григорий
Лишь мог значение иметь.
Оставив о рейтузах сказки,
Что будто х*й в них выпирал,
Я расскажу вам без прикраски
Как Гришка милости сыскал.
Увидев как-то на параде
Орлова Гришку в первый раз
Императрица сердцем бл*ди
Пришла в мучительный экстаз.
Еще бы. малый рослый, крупный,
Слепит в улыбке снег зубов
И пламя взоров неотступно
Напоминает про любовь.
Вот и причина по которой
Его увидев раз иль два,
Екатерина к мысли скорой
С ним о сближении пришла.
Изрядно с вечера напившись,
С друзьями в шумном кабаке,
Храпел Григорий развалившись
Полураздетым, в парике.
Его толкает осторожно
Прибывший срочно вестовой:
«Мон шер, проснитесь, неотложно
Приказ прочтите деловой».
— Какой приказ ? — вскочил Григорий.
Пакет вскрывает сгоряча,
По строчкам взгляд летает скорый
И вдруг завыл, приказ прочтя..
х уныло
Проходит он. лицом к лицу
Внезапно стражу встретил он,
И видит дула: «ваш пароль ?»
— Кувшин, — он был предупрежден.
Его ведут… а в сердце боль.
Зачем ведут меня, не знаю…
И вызван на какой предмет,
О боже, я изнемогаю.
Какой же мне держать ответ.
И вдруг портьера распахнулась.
Стоит отряд ливрейных слуг.
Стоит царица. улыбнулась:
— Орлов ? ну, здравствуйте мой друг.
Гвардеец мигом на колени
Пред государыней упал:
— По высочайшему веленью,
Царица, к вам я прискакал.
Казнить иль миловать велите —
Пред вами ваш слуга и раб.
( Она лакеям ) — уходите.
Потом ему: «да я могла б
Тебя нещадно наказать,
Но я совсем не так злорадна
Мне хочется тебя ласкать
И ласка мне твоя отрадна.
Дай руку, встань, иди за мной.
И не изволь мой друг робеть.
Не хочешь ли своей ж.
но, царственной походкой
Орлова за руку ведет.
Не знал он случая такого…
Уж не с похмелья это сон ?
И вот с царицей у алькова
Стоит подавлен, потрясен.
— Снимите шапку и лосины,
Не стойте, право, как тюлень,
Орлов дрожит, как лист осины
И неподвижен, словно пень.
Она полна любовной муки
И лихорадочно дыша
Ему расстегивает брюки,
В нем еле теплится душа.
Хоть наш герой и полон страху,
Берет свое и юный пыл:
Она спустила с плеч рубаху —
И вмиг на месте он застыл…
Вид тела молодого, плечи,
Ее упругий пышный бюст,
И между ног, как залп картечи,
Его сразил кудрявый куст.
Исчезнул страх: застежки, пряжки
Он сам с себя послушно рвет
И ослепительные ляжки
Голодным взором так и жрет.
Звук поцелуев оглашает
Роскошный пышный будуар.
Орлов оружье поднимает,
В его груди уже пожар.
Она его предупреж.
остой и зодчий,
И светский барин, и босяк
Перед амуром равен всяк
И среди дня и среди ночи.
Перед амуром нет различий,
Санов и рангов — все равны.
Ни этикетов, ни приличий,
Есть только юбки и штаны.
Однако к делу. продолжаю
Описывать событий ход.
Зачем я, впрочем, называю
Событьем краткий эпизод.
Ой, ой. она под ним заныла —
Поглубже миленький…вот так…
Целуй меня…ах, что за сила,
Преизумительный елдак.
Ну что молчишь ? скажи хоть слово.
— Но я не знаю что сказать…
— Груби как хочешь, ну же право…
— бл*дюга, *б же твою мать.
— Ах, Гриша, это слишком грубо.
Скажи, что я твоя, ну бл*дь…
Ах, милый, как с тобой мне любо,
Как хорошо… а тебе как ?
Еще бы еть, снимая пенки…
Я как орел вознесся ввысь…
Ну, а теперь для переменки,
Давай-ка раком ста.
/> Да так, что с Кати валит пар.
Теперь Орлов без просьбы Кати
Как первобытнейший дикарь
Весь лексикон *беной мати
Пред нею выложил: «ах, тварь,
Поддай, поддай, курвяга, шлюха,
Крути ка жопой поживей,
Смотри-ка родинка, как муха
Уселась на спине твоей.
Ага, вошла во вкус, бл*дище,
*бешься как *бена мать,
Ну и глубокая дырища,
Никак до матки не достать.
Но он не знал, Катюше сладко —
Орлов ей очень угодил,
И длинный х*й, измяв всю матку,
Чуть не до сердца доходил.
*бет Орлов, *бет на диво,
О жопу бряцают мудя,
х*й режет лучше, чем секира —
Огнем, огнем горит п*зда.
— О, милый, глубже и больнее,-
Она шептала впопыхах,
С минутой каждой пламенея,
Паря как бы на облаках.
— Что ты там делаешь ? скажи-ка ?
( Она любила смаковать:
Во время каждой новой *бли
Себя словами развлекать ).
— Чт.
клином,
Засунуть в жопу госпоже.
х*й был с головною тупою
Напоминающий дюшес
Ну как со штукою такою
Он к ней бы в задницу залез ?
Там в пору лишь пролезть мизинцу,
Другая б вышла бы игра.
Когда б немного вазелинцу
Ведь растяжима же дыра.
Он вопрошает Катерину:
— Хочу я в жопу тебя еть,
Да не войдет без вазелину…
— Ах, вазелин ? он кстати есть.
Нашлась тут банка под подушкой
Залупу смазала сама.
— Ну, суй, дружок, да лишь макушку
Иначе я сойду с ума.
— Ах, катя, ты трусливей зайца —
Вдруг крик всю спальню огласил:
— Ой, умираю, — он по яйца
Ей беспощадно засадил.
Она рванулась с мелкой дрожью,
х*й брызнул мутною струей:
— Ах, плут, помазанницу божью
Всю перепачкал малафьей.
— Хочу сосать, — она сказала
И вмиг легла на гришу ниц,
Платочком х*й перевязала,
Для безопаски у яиц.
Чтоб не задвинул он ей в горло
И связок там не повредил,
Как давеча, дыханье сперло,
Когда он в жопу засадил.
Она раскрыла ротик милый,
Он был красив, изящен, мал,
И х*й набухший, толсторылый
Едва ей в губки пролезал.
Она сосет, облившись потом,
Орлов орет: «сейчас конец».
Она: «ну, нет.
чу с проглотом.
А ты не хочешь ? ах, хитрец.
Противный, милый, сладкий, гадкий
Под лоб глаза он закатил
И полный рот х*йной смятки
Императрице напустил.
И связок чуть не повредила,
Едва от страсти не сгорев,
Всю малафейку проглотила,
Платочком губы утерев.
Орлов уж сыт. она нисколько.
— Ты что ж кончать ? ан нет шалишь.
Еще *бать меня изволь-ка,
Пока не удовлетворишь.
— Эге, однако, дело скверно,
Попал я парень в переплет:
Не я ее — она наверно
Меня до смерти заебет.
Дроча и с помощью минета
Она бодрить его взялась.
Орлов был молод — штука эта
Через минуту поднялась.
А за окном оркестр играет,
Солдаты выстроились в ряд.
И уж Потемкин принимает
Какой-то смотр или парад.
— Мне нужно быть — бы на параде,
Себя на миг хоть показать…
— Как трудно мне царице, — бл*ди
И власть и страсть в одно связать.
И снова на спину ложится…
И поднимает ноги ввысь…
Кряхтит и ерзает царица
Под ним, как раненая рысь.
Скрипит кровать, трещит перина,
А на плацу проходит рать:
О, слався ты, Екатерина,
О, слався ты, *бена мать !
К о л ы б е л ь н а я
Спи мой х*й толстоголовый,
Баюшки — баю.
Я тебе, семивершковый,
Песенку спою.
Стал расти ты понемногу
И возрос, друг мой,
Толщиной в телячью ногу,
В семь вершков длиной.
Помнишь ли, как раз попутал
Нас Лукавый бес ?
Ты моей кухарке Домне
В задницу залез.
Помнишь ли, как та кричала,
Во всю мощь свою,
И недели три дристала
Баюшки — баю.
Жизнь прошла, как пролетела,
В *бле и бл*дстве.
И теперь сижу без дела
В горе и тоске.
Плешь моя, да ты ли это ?
Как ты из’еблась.
Из малинового цвета
В синий облеклась.
Вы, мудье, краса природы,
Вас не узнаю…
Эх, прошли былые годы.
Баюшки — баю.
Вот умру, тебя отрежут
В Питер отвезут.
Там в Кунст-камеру поставят,
Чудом назовут.
И посмотрит люд столичный
На всю мощь твою,
Экий, — скажут, — х*й приличный.
Баюшки — баю.
И с п о в е д ь
— Отец духовный, с покаяньем
Я прийти к тебе спешу.
С чистым, искренним признаньем
Я о помощи прошу.
— Кайся, кайся, дочь моя,
Не скрывай, не унывай,
br /> Расскажи про приключенье.
— Что-то в ноги мне совал,
Длинно, твердо, горячо,
И, прижавши, целовал
Меня в правое плечо.
— В тоже время как ножом,
Между ног мне саданул,
Что-то твердое воткнул
Полилася кровь ручьем.
— Кайся, кайся, честь и слава
Вот примерная забава.
Ай да славный молодец.
Расскажи теперь конец.
— Он немного подержал,
Хотел что-то мне сказать,
А сам сильно так дрожал,
Я хотела убежать.
— Вот, в чем дело состоит,
Как бежать, когда стоит ?
Ты просящим помогай:
Чего просят, то давай.
— Он меня схватил насильно,
На солому уложил,
Целовал меня умильно
И подол заворотил.
— Ай да славный молодец,
Кайся, расскажи конец.
К худу он не приведет
Что потом произойдет?
— Потом ноги раздвигал,
Лег нахально на меня,
Что-то промеж ног совал,
Я не.
л где скрытая святыня.
— Мы немного полежали…
Вдруг застала меня мать,
Мы с ним оба задрожали,
А она меня ругать.
— Ах, хрычевка, старый пес,
Зачем пес ее принес ?
Он немного отдохнул бы
Да разок еще воткнул бы.
— Ах, безумна,- мать вскричала,-
Недостойная ты дочь.
Вся замарана рубашка…
Как тут этому помочь ?
— Берегла б свою, хрычевка.
Что за дело до другой ?
Злейший враг она. плутовка.
Подождала б час другой.
— Так пошла я к покаянью:
Обо всем тебе открыть,
И грезам моим прощенье
У тебя отец просить.
— Дочь моя, тебя прощаю.
Нет греха, не унывай.
В том тебе я разрешаю,
Если просят, до давай.
П о п .. В а в и л а
Жил-был сельский поп Вавила
Уж давненько это было.
Не скажу вам как и где
И в каком таком селе.
Поп был крепкий и дородный
Вид имел он благородный,
Выпить тоже не дурак —
Лишь плохой имел елдак.
Очень маленький мизерный,
Так, хуишко очень скверный —
И залупа не стоит,
Как сморчок во мху торчит.
Попадья его Ненила,
Как его не шевелила
Чтобы он ее по*б —
Ни х*я не может поп.
Долго с ним она возжалась:
И к знахаркам обращалась,
Чтоб поднялся х*й попа.
Не выходит ни кляпа.
А сама-то мать Ненила
Хороша и похотлива.
Ну и стала всем давать —
Словом сделалася бл*дь.
Стала вовсе ненаебна,
Ненасытная утроба.
Кто уж, кто ее не *б:
Сельский знахарь и холоп.
Целовальник с пьяной рожей,
И приезжий и прохожий,
И учитель и батрак —
Все совали свой елдак.
Благочинному давала —
И того ей стало мало:
Захотела попадья
Архирейского х*я.
Долго думала Ненила,
Наконец таки решила
В архирейский двор сходить
И владыке доложить.
Что с таким де неуклюжим
Жить она не хочет мужем.
Что ей лучше в монастырь
А не то, так и в Сибирь.
Собралась как к богомолью:
Захватила хлеба с солью,
И отправилась пешком
В архирейский летний дом.
Долго ль, скоро она шла,
Наконец и добрела.
Встретил там ее келейник
Молодой еще кутейник.
Три с полтиной взял он с ней,
Обещав, что архирей
Примет сам ее прилично
И прошенье примет лично.
После в зал ее отправил
И в компании оставил
Эконома старика,
Двух просвитеров, дьяка.
Встали все со страхом рядом.
Сам отправился с докладом:
И вот из царственных дверей
Показался архирей.
Взор суров, движенья строги.
Попадья тут прямо в ноги:
— Помоги владыко мне,
Но прошу наедине.
Лишь поведать свое горе,-
Говорит с тоской во взоре
И повел ее аскет
В свой отдельный кабинет.
Там велел сказать в чем дело.
Попадья довольно смело
Говорит, что уж лет пять
Поп не мог ее *бать.
х*й его уж не годится,
А она должна томиться,
Жаждой страсти столько лет.
Был суровый ей ответ:
— Что же муж твой что ли болен ?
Иль тобою не доволен ?
Может быть твоя п*зда
Не годится никуда ?
— Нет, помилуйте, владыка,-
Отвечает тут затыка,-
Настоящий королек,
Не угодно ли разок ?
Тут скорехонько Ненила
Архирею х*й вздрочила,
Юбку кверху подняла
И сама под ним легла.
Толстой жопой под’езжала,
Как артистка поддавала…
Разошелся архирей
Раз четырнадцать на ней.
Хороша п*зда, не спорю
И помочь твоему горю
Я готов и очень рад,-
Говорит святой прелат.
— Все доподлинно узнаю,
Покажу я негодяю.
Коли этаких не еть,
Значит вкуса не иметь.
Быть глупее идиота.
Как придет тебе охота,
Полечу тебя опять,
Чур, как нынче поддавать.
И довольна тем Ненила,
Что от святости вкусила,
Архирея заебла —
Веселей домой пошла.
А его преосвященство
Созывал все духовенство
Для решенья многих дел
Между прочим повелел:
Чтоб дознанье учинили
Об одном попе Вавиле
Верно ль то, что будто он
Еть способности лишен ?
И об этом донесенье
Дать ему без промедленья.
Так недели две прошло
Спать ложилося село.
Огоньки зажгли по хатам…
Благочинный с депутатом
К дому попа под’езжали
И Вавилу вызывали.
— Здравствуй сельский поп Вавила,
Мы де вот зачем пришли:
На тебя пришел донос
Неизвестно, кто принес.
Будто х*ем не владеешь,
Будто еть ты не умеешь,
И от этого твоя
Горе терпит попадья.
Что на это ты нам скажешь,
Завтра утром нам покажешь
Из-за ширмы свой елдак,
Чтоб решать могли мы так:
Можешь ли *бать ты баб ?
Или х*й совсем ослаб ?
А теперь нам только нужен
Перед сном хороший ужин.
Подан карп, уха стерляжья…
Спинка в соусе лебяжья…
Поболтали, напились,
Да и спать все улеглись.
На другой день утром рано
Солнце вышло из тумана.
Благочинный, депутат
х*й попа смотреть спешат.
Поп Вавила тут слукавил
И за ширмою поставил
Агафона — батрака
Ростом в сажень мужика.
И тогда перед попами
х*й с огромными мудями
Словно гири выпер вон,
Из-за ширмы Агафон.
— Что-то мать с тобой случилось ?
Ты на это пожурилась ? —
Благочинный вопросил.
И Ненилу пригласил.
Посмотреть на это чудо —
Тут и весу-то с полпуда,
И не только попадья,
Но сказать дерзаю я,
Что любая бы кобыла
Эту елду полюбила,
И не всякая п*зда
Это выдержит всегда.
— Ах, мошенник. ах, подлец.
Обманул он вас отец.
Это х*й ведь Агафона,
И примета слева, вона…
Бородавка, мне ль не знать ?
Что ты врешь, *бена мать ? —
Так воскликнула Ненила.
И всему конец тут было.
О т е ц .. П а и с и й
В престольный град, в синод священный
От паствы из села смиренной
Старухи жалобу прислали
И в ней о том они писали:
Наш поп Паисий, мы не рады,
Все время святость нарушает:
Когда к нему приходят бабы
Он их елдою утешает.
К примеру, девка или бл*дь
Или солдатка, иль вдовица
Придет к нему исповедать,
То с ней такое приключится.
Он крест святой кладет пониже
И заставляет целовать.
А сам подходит сзади ближе
И начинает их *бать.
Тем самым святость нарушая,
Он нас от веры отлучает.
И нам де нет святой услады —
Уж мы ходить туда не рады.
Заволновался весь синод,
Сам патриарх, воздевши длани,
Вскричал: «судить, созвать народ.
Средь нас не место этой дряни».
Суд скорый тут же состоялся,
Народ честной туда собрался…
И не одной вдове, девице
С утра давали тут водицы.
Решили дружно всем синодом
И огласили пред народом:
Отцу за неуемный блуд
Усечь *бливый длинный уд.
Но милосердие блюдя,
Оставить в целости мудя.
Для испускания мочи
Оставить х*я полсвечи.
Казнь ту завтра совершить
И молитву сотворить.
А чтоб Паисий не сбежал,
За ним сам ктитор наблюдал.
Старух ругают: «вот паскуды.
У вас засохли все посуды.
Давно пора вам умирать,
А вы беднягу убивать».
Всю ночь не спали на селе
Паисий, ктитор — на челе
Морщинок ряд его алел —
Он друга своего жалел.
Однако плаху изготовил,
Секиру остро наточил,
И честно семь вершков отмеря,
Позвал для казни ката-зверя.
И вот Паисий перед плахой
С поднятой до лица рубахой.
А уд не ведая беды
Восстал, увидев баб ряды.
Сверкнув, секира опустилась…
С елдой же вот что приключилось:
Она от страха вся осела —
Секира мимо пролетела.
Но поп Паисий испугался
И от удара топора
Он с места лобного сорвался
Бежать пустился со двора.
Три дня его искали всюду.
Через три дня нашли в лесу
Где он на пне сидел и муду
Святые псалмы пел в бреду.
Год целый поп в смущеньи был.
Каких молебнов не служил,
Но в исповеди час не мог
Засунуть корешок меж ног.
Его все грешницы жалели,
И помогали как умели,
Заправить снова так и сяк
Его ослабнувший елдак.
Жизнь сократила эта плаха
Отцу Паисию. зачах,
Хотя и прежнего размаха
Достиг он в этаких делах.
Теперь как прежде он блудил,
И не одну уж насадил…
Но все ж и для него чтецы,
Пришла пора отдать концы.
На печку слег к концу от мира.
В углу повесил образок,
И так прием вел пастве милой,
Пока черт в ад не уволок.
Он умер смертию смешною:
Упершись х*ем в потолок,
И костенеющей рукою
Держа п*зду за хохолок.
Табак проклятый не курите,
Не пейте братие вина.
А только девушек *бите —
Святыми будете, как я.
П р о в .. К у з м и ч
Пров Кузмич был малый видный,
В зрелом возрасте, солидный,
Остроумен и речист,
Только на х*й был нечист.
*б с от’явленным искусством,
С расстановкой, с толком, с чувством,
И как дамский кавалер,
На особенный манер.
Он сперва п*зду погладит,
А потом на х*й приладит,
Нежно ткнет он, извинясь
И *бет не торопясь.
Он не брезговал интригой,
Ни с кухаркой, ни с портнихой,
Но немало светских дам
Привлекал к своим мудям.
Раз решили дамы хором
Так за чайным разговором:
— Пров Кузмич, герой-мужчина,
С ним не *бля, а малина.
Раз в осенний длинный вечер
Натянувши плед на плечи
Взяв лимону, коньяку
Ближе сел он к огоньку.
Вечер проходил шикарно
Ароматный дым сигарный
Отвлекал его мечты
От житейской суеты.
Вдруг с опухшей пьяной рожей
Появился из прихожей
Его заспанный лакей
Старикашка Патрикей.
— Что тебе, хрен старый надо ?
Пров спросил его с досадой.
На полученный вопрос
Пробурчал он: «вам письмо-с».
— Милый Пров, — письмо гласило, —
Всю неделю я грустила.
Под конец вся извелась,
От того, что не *блась.
Если ты, бл*дун, обманешь,
К своей Дуне не заглянешь,
То, поверь мне, не совру,
Дам я кучеру Петру.
Приезжай ко мне, мой милый,
Насладиться твоей силой —
*бли страстно жажду я,
В плешь целую, вся твоя.
Пров Кузмич тут прифрантился,
Красоту навел, побрился,
Закрутивши ус в кольцо,
Важно вышел на крыльцо.
— Эй, *бена мать, возница, —
Гаркнул он, и колесница,
Подняв пыль на мостовой
Понесла его стрелой.
Он у ней, она в постели
И на нежном ее теле
Между двух изящных ног
Оттеняется пушок.
Пров Кузмич развеселился,
Ближе к боку привалился,
Начал к делу приставать,
За п*зду ее хватать.
Тут, о ужас, х*й обмяк.
Скисла, сморщилась залупа.
Яйца, нечего пощупать.
В общем, дрянь, а не елдак.
Пров Кузмич мой загрустил
С горя аж слезу пустил,
В х*й совсем уже не веря,
Он поплелся молча к двери.
— Что ты, мой миленок, Пров ?
Али х*ем не здоров ?
— Эх, Дуняш, беда пришла:
Отъеблась моя елда.
###
Ты худой или дородный,
Помни: с дамой благородной
Не ложись ее *бать,
Раз не может х*й стоять.
Король Бардак Пятый
(х*евая трагедия в нескольких действиях)
Дворцовая зала с камином, около которого сидит король Бардак в парике. ноги его покрыты бордовым пледом, поверх которого лежит старый морщинистый член.
К о р о л ь: (перекатывая член с ладони на ладонь)
О, если б в час давно желанный
Восстал бы ты мой длинный член,
То я по*б бы донну Анну,
И камер-фрейлину Кармен.
Я пере*б бы всех старушек,
Я б изнасиловал девиц,
Я б *б курей, гусей, индюшек
И всех других домашних птиц.
(С рычанием)
Я сам себя у*б бы в жопу…
Фу. размечтался. там стучат.
Кармен, спроси, чего хотят ?
Принес какой-то х*й европу ?
После продолжительного отсутствия разболтанной походкой входит Кармен, подолом юбки протирая себе спереди между ног, томно говорит:
К а р м е н:
Там, сударь, *бари пришли.
Сватать вашу дочь.
Меня в передней по*бли —
Скажу не плохо очень.
К о р о л ь:
Да, видно сильные мужи,
Просить скорее прикажи,
Затем подумай о гостях —
Нельзя встречать их второпях.
Сходи ка к повару Динару
Влей ему в жопу скипидару,
Чтоб шевелился он живей
И был готов обед скорей.
Кармен быстро убегает. входят два жениха: один в плаще, шляпе со страусовым пером, при шпаге и с шикарными усами; второй – напоминает монаха, бледен, с горящими глазами. Король приветствует их, предварительно убрав член.
К о р о л ь:
Здорово, доблестные доны,
Как ваши здравствуют бубоны ?
Как протекают шанкера ?
Как истекают трипера ?
О б а д о н а:
Благодарим вас. ни хера.
Твердеют потихоньку.
К о р о л ь: (обращается к расфуфыренному)
Позвольте, с кем имею честь,
Мне полномочия иметь ?
Дон П е р д и л л о:
Я перну раз и содрогнется
И старый сад и старый дом.
Я перну два и пронесется
По пиренеям словно гром.
Сам герцог рыцарской душою
Мои таланты оценил.
Клянусь, Испании родимой
Я никогда не посрамил.
К о р о л ь: (прослушав со вниманьем дона)
А друг ваш тоже знаменит ?
Дон П е р д и л л о:
О да, в ином лишь роде,
Он дрочит.
К о р о л ь:
Где ж он сокрыт ?
Из темного угла доносятся кряхтенье и дребезжащий голос:
Я тут…постой…кончаю вроде…
Выходит из-за угла, застегивая штаны и, отстранив дона Пердилло, говорит:
Я сам себя рекомендую:
Я тоже много *б сначала,
Потом же давши волю х*ю,
Я превратил его в мочало.
И дам не надо. ну и пусть.
Теперь *бусь я наизусть.
Возбужденный король, приподнявшись в кресле,
Протягивает руку дону Дрочилло.
К о р о л ь:
О, дон Дрочилло,вы поэт.
Дон Д р о ч и л л о:
О, мой сеньор, напротив, нет.
Сперва я ставлю пред собой
Портрет нагой прекрасной дамы
И под бравурные напевы
Драчу я правою рукой.
Не много нужно тут уменья:
Кусочек мыла и терпенье.
С большим искусством я драчу
И х*ем шпаги я точу.
На вопросительный взгляд короля продолжает:
Я дон Дрочилло знаменитый
Я идеал испанских дам:
Мой х*й большой, то зверь сокрытый,
Когда бывает напряжен,
Однажды был тореадором,
Когда сломалась моя шпага,
Я жизнь окончить мог с позором,
Но тут спасла меня отвага.
Тотчас совсем не растерявшись,
Свой длинный х*й я раздрочил
И сзади поведя атаку,
Загнал быку по яйца в сраку.
Бык, обосравшись, тут же сдох:
Вся публика издала вздох.
Сам Фердинанд сошедши с трона,
На х*й надел свою корону.
И Изабелла прослезилась,
При всех раз пять совокупилась,
Тряслись столбы тогда у трона,
С нее свалилася корона.
Дон Пердилло и король:
Скажите дон нам не таясь,
И не скрывая ничего:
И королева усралась ?
И кончились ли дни ее ?
Дон Д р о ч и л л о:
О, нет, синьора Изабелла
Перед народом только бздела,
И чтоб не портилась Порфира,
Она терпела до сортира.
Король жестом усаживает женихов на диван и Сам начинает хвастаться.
К о р о л ь:
Мечу подобный правосудья,
Стоял мой член как генерал —
Легко, не только что кольчугу,
Он даже панцирь пробивал.
Тогда в разгаре жизни бренной
Во время штурма корабля
Я повстречался с донной Анной
И Анна сделалась моя.
С тех пор блаженством наслаждался
Ее *бал и день и ночь,
Недолго с ней я развлекался,
И родилась п*зделла, дочь.
С шумом распахивается дверь и вбегает донна Анна. За ней степенно входит дочь короля донна п*зделла с ведерным бюстом и лошадиными бедрами, которыми она на ходу игриво покачивает. не замечая гостей, королева говорит королю.
К о р о л е в а:
На рынке сразу ото сна
Бродили не жалея ножек —
Купили разного говна
И полетань от мандовошек.
А в модельном магазине
Показал один приказчик
Интереснейший образчик
На великий х*й Дрочиллы.
Но цену заломил такую,
Что фору даст живому х*ю.
К о р о л ь:
Немудрено, вот дон Дрочилло.
К о р о л е в а:
Ах.
(с деланным смущеньем прикрывает лицо растопыренными пальцами).
К о р о л ь:
Не торопись, о курва.
Ведь знаю, ты под ним вспотеешь.
Представь сперва п*зделлу, дура
А дать ему всегда успеешь.
Чтобы отвести от себя внимание, королева вытаскивает на середину дочь и представляет ее донам.
К о р о л е в а:
Простите, дочь моя п*зделла.
Бордели все передрочила —
Имеет золотой диплом…
Ну, о гранд-ебле мы потом…
Оба дона:
Могу попробовать новинку.
П и з д е л л а:
Я не *бусь на дармовщинку:
Папаша брать велел рубли,
Чтоб на шарман не заебли.
Занавес опускается на некоторое время и вскоре поднимается. зрители видят на сцене то, о чем
загробным голосом вещает кто-то невидимый.
Г о л о с:
Бог упокой дона Пердилло —
Погиб он как воин в бою.
Погибла и донна п*зделла
На дона Дрочилло х*ю.
Видно победоносное лицо дона Дрочилло.
Действие окончено.
Медленно опускается занавес.
Источник: ucrazy.ru
» Вийон Франсуа — Баллада поэтического состязания в Блуа.
Люблю Байрона 
(почитайте его поэму "Видение суда" — она прекрасна, ОЧЕНЬ много юмора 
), ПьерРонсар, Эдмон Ростан,
Франсуа Вийон 
Баллада поэтического
состязания в Блуа.
От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне — страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я Всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Я скуп и расточителен во всем.
Я жду и ничего не ожидаю.
Я нищ, и я кичусь своим добром.
Трещит мороз — я вижу розы мая.
Долина слез мне радостнее рая.
Зажгут костер — и дрожь меня берет,
Мне сердце отогреет только лед.
Запомню шутку я и вдруг забуду,
Кому презренье, а кому почет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не вижу я, кто бродит под окном,
Но звезды в небе ясно различаю.
Я ночью бодр, а сплю я только днем.
Я по земле с опаскою ступаю,
Не вехам, а туману доверяю.
Глухой меня услышит и поймет.
Я знаю, что полыни горше мед.
Но как понять, где правда, где причуда?
А сколько истин? Потерял им счет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не знаю, что длиннее — час иль год,
Ручей иль море переходят вброд?
Из рая я уйду, в аду побуду.
Отчаянье мне веру придает.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Феликс Лопе де Вега Карпио
Утратить разум, сделаться больным,
Живым и мертвым стать одновременно,
Хмельным и трезвым, кротким и надменным,
Скупым и щедрым, лживым и прямым;
Все позабыв, жить именем одним,
И быть неясным, грубым, яростным, смиренным,
Веселым, грустным, скрытным, откровенным,
Ревнивым, безучастным, добрым, злым;
В обман поверив, истины страшиться,
Пить горький яд, приняв его за мед,
Несчастья ради счастьем поступиться,
Считать блаженством рая адский гнет —
Все это значит — в женщину влюбиться,
Кто испытал любовь, меня поймет.
…
Источник: lady.webnice.ru
Мам, отведи меня в детство,
Там, где мы за руки вновь…
Где за стеной, по соседству,
Вера жила и любовь…
Где кучерявое небо
В локонах из облаков…
Мир там обманчивым не был…
Не было зла и врагов…
Мама, я там позабыла
Милые сердцу мечты…
Я справедливость любила,
Небо, людей, и цветы…
Мама, мне так не хватает
В час неизбежной тоски
Сердца, что всё понимает,
И теплоты от руки…
В детстве всё быстро решалось…
Мама бежала на плач…
Я через миг улыбалась…
Время промчалось, как вскачь…
Стало теперь по-другому…
Слёзы скрываю, молчу…
Где та тропиночка к дому?
Мама, я в детство хочу…
Верить в людей, улыбаться,
Страшных предательств не ждать.
С близкими не расставаться
И не бояться летать…
Мама, стираются грани…
Счастливы только на вид…
Мы остаёмся в капкане
Сложенных в душу обид…
Но от обид не согреться.
Стало ещё холодней…
Мам, отведи меня в детство,
В мир добродушных людей…
© Copyright: Ирина Самарина-Лабиринт, 2012
****
Ледянка
Вези меня, ледянка, в детство,
Где мне ещё не больно падать,
Где «Чур» от всех напастей средство,
Где каждая снежинка – радость
Где папа – молодой и сильный,
Где плакать хочется без мамы,
Где лес и розовый, и синий,
А Дед Мороз такой румяный.
Где ничего вкусней сосульки,
Где сам себе игрушки клеишь,
Где каша манная в кастрюльке,
А апельсин, когда болеешь.
Где горькая микстура в ложке,
Где с пенкой молоко в стакане,
Где в плед завернутая кошка,
Где тетя Валя на экране.
Где мандарины пахнут елкой,
Где под столами новоселье,
Где нос укутан в шарфик колкий,
Где угол – плата за веселье.
Где кубики "Гематогенки"
Ещё вкуснее шоколадки.
Где вечно сбитые коленки.
Где с промокашками тетрадки.
Где счастье – если мама дома,
Где горе – если спать ложиться,
И ничего ценней альбома,
И ничего страшнее «Мыться!»
Где примерзают руки к санкам,
И где еще не стыдно плакать…
Вези меня вперед, ледянка!
Ты знаешь, я умею падать!
© Любовь Сердечная
****
Время гигантов
Слышал легенду, будто когда-то
Нашу страну населяли гиганты.
Будто бы жили странной судьбою:
Были готовы к работе и к бою,
От недостатка хлеба и мяса
Бредили Марксом, Победой и Марсом,
Снежной тайгой, Арктикой хмурой,
Яркими звездами над Байконуром,
Пламенем жарким, бездной бездонной…
Строили шахты, плотины и домны.
И заблуждались, и побеждали.
Ждали гостей из немыслимой дали.
Сквозь канонаду бойни кровавой
Мчались, чтоб рухнуть в высокие травы,
В снег почерневший, в воду и в глину…
Алый свой флаг вознесли над Берлином.
Шли от колхозной луковой грядки
К Олимпиаде, Афгану, разрядке.
Шли сквозь шаблоны и трафареты,
Шли, за собой увлекая планету,
Кровью писали добрую сказку.
Даже ошибки их были гигантски.
Верили, веру в сердце лелея,
В непогрешимость речей с Мавзолея,
Знали, что правы серп их и молот,
Знали, что мир лишь на время расколот,
Что не навечно боль и печали…
Но измельчали. Увы, измельчали…
Их же потомки прячутся робко
В затхлой тиши кабинетных коробок,
Мыслят стандартно, далью не бредят,
Сводят безжизненно с дебетом кредит,
Мелко мечтают, думают редко…
В них ничего не осталось от предков.
©Гуськов Алексей
Источник: hlebopechka.ru