В органах слабость,
За коликой спазм
Старость — не радость
Маразм — не оргазм
Начал я от жизни уставать,
верить гороскопам и пророчествам,
понял я впервые, что кровать
может быть прекрасна одиночеством.
Утрачивает разум убеждения,
теряет силу плоть и дух линяет;
желудок — это орган наслаждения,
который нам последним изменяет.
Не из-за склонности ко злу,
а от игры живого чувства
любого возраста козлу
любезна сочная капуста.
Белый цвет летит с ромашки,
вянут ум и обоняние,
лишь у маленькой рюмашки
не тускнеет обаяние.
Я старый, больной и неловкий,
но знают гурманки слияния,
что в нашей усталой сноровке
ещё до хера обаяния.
Увы, красавица, как жалко,
что не по мне твой сладкий пряник,
ты персик, пальма и фиалка,
а я давно уж не ботаник.
Я смотрю на нашу старость с одобрением,
мы заняты любовью и питьём;
судьба нас так полила удобрением,
что мы еще и пахнем и цветём.
Того, что будет с нами впредь,
уже сейчас легко достигнуть:
с утра мне чтобы умереть —
вполне достаточно подпрыгнуть.
Стало сердце покалывать скверно,
стал ходить, будто ноги по пуду;
больше пить я не буду,
наверно, хоть и меньше, конечно, не буду.
К ночи слышней зловещее
цоканье лет упорное,
самая мысль о женщине
действует как снотворное.
На душе моей не тускло и не пусто,
и, даму если вижу в неглиже,
я чувствую в себе живое чувство,
но это чувство юмора уже.
К любви я охладел не из-за лени,
и к даме попадая ночью в дом,
упасть ещё готов я на колени,
но встать уже с колен могу с трудом.
Зря девки не глядят на стариков
и лаской не желают ублажать:
мальчишка переспит — и был таков,
а старенький — не в силах убежать.
Время льётся даже в тесные
этажи души подвальные,
сны мне стали сниться пресные
и уныло односпальные.
Кипя, спеша и споря,
состарились друзья,
и пьём теперь мы с горя,
что пить уже нельзя.
Болтая и трепясь, мы не фальшивы,
мы просто оскудению перечим;
чем более мы лысы и плешивы,
тем более кудрявы наши речи.
Подруг моих поблекшие черты
бестактным не задену я вниманием,
я только на увядшие цветы
смотрю теперь с печальным пониманием.
То ли поумнел седой еврей:
мира не исправишь все равно,
то ли стал от возраста добрей,
то ли жалко гнева на говно.
Весь день суетой загубя,
плетусь я к усталому ужину
и вечером в куче себя
уже не ищу я жемчужину.
Знаю старцев, на жизненном склоне
коротающих тихие дни
в том невидимом облаке вони,
что когда-то издали они.
Шепнуло мне прелестное создание,
что я еще и строен и удал,
но с нею на любовное свидание
на ровно четверть века опоздал.
Другим теперь со сцены соловьи
поют в их артистической красе,
а я лишь выступления свои
хожу теперь смотреть, и то не все.
Утечёт сквозь нас река времён,
кипя вокруг, как суп;
был молод я и неумён,
теперь я стар и глуп.
С годами нрав мой изменился,
я разлюбил пустой трезвон,
я всем учтиво поклонился
и отовсюду вышел вон.
Нам пылать уже вряд ли пристало;
тихо-тихо нам шепчет бутылка,
что любить не спеша и устало —
даже лучше, чем бурно и пылко.
На склоне лет на белом свете
весьма уютно куковать,
на вас поплевывают дети,
а всем и вовсе наплевать.
Подвергнув посмертной оценке
судьбу свою, душу и труд,
я стану портретом на стенке,
и мухи мой облик засрут.
В наслаждениях друг другом
нам один остался грех:
мы садимся тесным кругом
и заводим свальный брех.
То плоть загуляла,
а духу не весело,
то дух вопаряет,
а плоть позабыта,
и нету гармонии,
нет равновесия –
то чешутся крылья,
то ноют копыта.
Был я молод, ходили с гитарой,
каждой девке в ту пору был рад,
а теперь я такой уже старый,
что я снова люблю всех подряд.
Зря вы мнётесь, девушки,
Грех меня беречь,
Есть ещё у дедушки
Чем кого развлечь.
Прочтите надо мной мой некролог
в тот день, когда из жизни уплыву;
возвышенный его услыша слог,
я, может быть, от смеха оживу.
Мне с девками уже не интересно,
От секса плоть моя освободилась,
Ища себе незанятое место
В паху теперь духовность поселилась.
Время остужает плоть и пыл
И скрипит в суставах воровато.
Я уже о бабах позабыл
Больше, чем я знал о них когда-то.
Источник: abs8192.livejournal.com
…её порывы — рукотворны
Мы всякой власти бесполезны,
и не сильны в карьерных трюках,
поскольку маршальские жезлы
не в рюкзаках у нас, а в брюках.
Не раз и я, в объятьях дев
легко входя во вдохновение,
от наслажденья обалдев,
остановить хотел мгновение.
А возгораясь по ошибке,
я погасал быстрее спички:
то были постные те рыбки,
то слишком шустрые те птички.
Я никак не пойму, отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть, из ребра моего
было сделано несколько баб?
Душа смиряет в теле смуты,
бродя подобно пастуху,
а в наши лучшие минуты
душа находится в паху.
Мы когда крутили шуры-муры
с девками такого же запала,
в ужасе шарахались амуры,
луки оставляя где попало.
Пока я сплю, не спит мой друг,
уходит он к одной пастушке,
чтоб навестить пастушкин луг,
покуда спят ее подружки.
Всегда ланиты, перси и уста
описывали страстные поэты,
но столь же восхитительны места,
которые доселе не воспеты.
Из наук, несомненно благих
для юнцов и для старцев согбенных
безусловно полезней других
география зон эрогенных.
Достану чистые трусы,
надену свежую рубашку,
приглажу щеточкой усы
и навещу свою милашку.
Погрязши в низких наслаждениях,
их аналитик и рапсод,
я достигал в моих падениях
весьма заоблачных высот.
Вот идеал моей идиллии:
вкусивши хмеля благодать
и лежа возле нежной лилии,
шмелей лениво обсуждать.
Я женских слов люблю родник
и женских мыслей хороводы,
поскольку мы умны от книг,
а бабы — прямо от природы.
Без вакханалий, безобразий
и не в урон друзьям-товарищам
мои цветы не сохли в вазе,
а раздавались всем желающим.
Всем дамам нужен макияж
для торжества над мужиками:
мужчина, впавший в охуяж,
берется голыми руками.
Я близок был с одной вдовой,
в любви достигшей совершенства,
и будь супруг ее живой,
он дал бы дуба от блаженства.
Не знаю слаще я мороки
среди морок житейских прочих,
чем брать любовные уроки у дам,
к учительству охочих.
Являют умственную прыть
пускай мужчины-балагуры,
а бабе ум полезней скрыть —
он отвлекает от фигуры.
Даму обольстить не мудрено,
даме очень лестно обольщение,
даму опьяняет, как вино,
дамой этой наше восхищение.
Соблазнам не умея возражать,
я все же твердой линии держусь:
греха мне все равно не избежать,
так я им заодно и наслажусь.
Хоть не был я возвышенной натурой,
но духа своего не укрощал
и девушек, ушибленных культурой,
к живой и свежей жизни обращал.
Одна воздержанная дама
весьма сухого поведения
детей хотела так упрямо,
что родила от сновидения.
Любой альков и будуар,
имея тайны и секреты,
приносит в наш репертуар
иные па и пируэты.
Те дамы не просто сидят —
умыты, завиты, наряжены, —
а внутренним взором глядят
в чужие замочные скважины.
Когда земля однажды треснула,
сошлись в тот вечер Оля с Витей;
бывает польза интересная
от незначительных событий.
Бросает лампа нежный свет
на женских блуз узор,
и фантики чужих конфет
ласкают чуткий взор.
У видев девку, малой толики
не ощущаю я стыда,
что много прежде мысли — стоит ли? —
я твердо чувствую, что да.
Важна любовь, а так ли, сяк ли —
хорош любой любовный танец;
покуда силы не иссякли,
я сам изрядный лесбиянец.
Любил я сесть в чужие сани,
когда гулякой был отпетым;
они всегда следили сами,
чтобы ямщик не знал об этом.
Легко мужчинами владея,
их так умела привечать,
что эллина от иудея
не поспевала отличать.
Хватает на бутыль и на еду,
но нету на оплату нежных дам,
и если я какую в долг найду,
то честно с первой пенсии отдам.
Хвала и слава лилиям и розам,
я век мой пережил под их наркозом.
К любви не надо торопиться,
она сама придет к вам, детки,
любовь нечаянна, как птица,
на папу капнувшая с ветки.
Милый спать со мной не хочет,
а в тетрадку ночь и день
самодеятельно строчит
поебень и хуетень.
Весьма заботясь о контрасте
и относясь к нему с почтением,
перемежал я пламя страсти
раздумьем, выпивкой и чтением.
В тихой смиреннице каждой,
в робкой застенчивой лапушке
могут проснуться однажды
блядские гены прабабушки.
Бес любит юных дам подзуживать
упасть во грех, и те во мраке
вдруг начинают обнаруживать
везде фаллические знаки.
Когда Господь, весы колебля,
куда что класть негромко скажет,
уверен я, что наша ебля
на чашу праведности ляжет.
С возрастом острей мужицкий глаз,
жарче и сочней души котлета,
ибо ранней осенью у нас,
как у всей природы — бабье лето.
Ромашки, незабудки и гортензии
различного строенья и окраски
усиливают с возрастом претензии
на наши садоводческие ласки.
Это грешно звучит и печально,
но решил я давно для себя:
лучше трахнуть кого-то случайно,
чем не мочь это делать, любя.
3а повадку не сдаваться
и держать лицо при этом
дамы любят покрываться
королем, а не валетом.
Я красоту в житейской хляби
ловлю глазами почитателя:
беременность в хорошей бабе
видна задолго до зачатия.
А жалко, что незыблема граница,
положенная силам и годам,
я б мог еще помочь осуществиться
мечте довольно многих юных дам.
Мы судим о деве снаружи —
по стану, лицу и сноровке,
но в самой из них неуклюжей
не дремлет капкан мужеловки.
Да, в небесах заключается брак,
там есть у многих таинственный враг.
Бог чувствует, наверно, боль и грусть,
когда мы в суете настолько тонем,
что женщину ласкаем наизусть,
о чем-то размышляя постороннем.
Мне кажется, былые потаскушки,
знававшие катанье на гнедых,
в года, когда они уже старушки,
с надменностью глядят на молодых.
Творца, живущего вдали,
хотел бы я предупредить:
мы стольких дам недоебли,
что смерти стоит погодить.
Я в разных почвах семя сеял:
духовной, плотской, днем и ночью,
но, став по старости рассеян,
я начал часто путать почву.
Я прежний сохранил в себе задор,
хотя уже в нем нет былого смысла,
поэтому я с некоторых пор
подмигиваю девкам бескорыстно.
С годами стали круче лестницы
и резко слепнет женский глаз:
когда-то зоркие прелестницы
теперь в упор не видят нас.
А бывает, что в сумрак осенний
в тучах луч означается хрупкий,
и живительный ветер весенний
задувает в сердца и под юбки.
Что к живописи слеп, а к музыке я глух —
уже невосполнимая утрата,
зато я знаю несколько старух
с отменными фигурами когда-то.
Логической мысли забавная нить
столетия вьется повсюду:
поскольку мужчина не может родить,
то женщина моет посуду.
Зря вы мнетесь, девушки,
грех меня беречь,
есть еще у дедушки
чем кого развлечь.
Зря жены квохчут оголтело,
что мы у девок спим в истоме,
у нас блаженствует лишь тело,
а разум — думает о доме.
Ты жуткий зануда, дружок,
но я на тебя не в обиде,
кусая тайком пирожок,
какого ты сроду не видел.
Внутри семейного узла
в период ссор и междометий
всегда легко найти козла,
который в этой паре третий.
Настолько в детях мало толка,
что я, признаться, даже рад,
что больше копий не нащелкал
мой множительный аппарат.
Куда ни дернешься — повсюду
в туман забот погружена,
лаская взорами посуду,
вокруг тебя сидит жена.
Глаз людской куда ни глянет,
сохнут бабы от тоски,
что любовь мужская вянет
и теряет лепестки.
Послушно соглашаюсь я с женой,
хотя я совершенно не уверен, что конь,
пускай изрядно пожилой,
уже обязан тихим быть, как мерин.
Когда у нас рассудок, дух и честь
находятся в согласии и мире,
еще у двоеженца радость есть от мысли,
что не три и не четыре.
Да, я бывал и груб и зол,
однако помяну,
что я за целый век извел
всего одну жену.
Источник: rustih.ru
Счастливые всегда потом рыдают, что вовремя часов не наблюдают. |
Если жизнь излишне деловая, функция слабеет половая |
Во тьме домой летят автомобили и все, кого уже употребили |
Среди немыслимых побед цивилизации мы одиноки, как карась в канализации |
Любовь – спектакль, где антракты немаловажнее, чем акты |
Семья от Бога нам дана, замена счастию она |
Сколь пылки разговоры о Голгофе за рюмкой коньяка и чашкой кофе. |
Увы, но улучшить бюджет нельзя, не запачкав манжет. |
В борьбе за народное дело я был инородное тело |
Радость – ясноглазая красотка, у покоя – стеганый халат, у надежды – легкая походка, скепсис – плоскостоп и хромоват. |
С кем нынче вечер скоротать, чтоб утром не было противно? С одной тоска, другая – блядь, а третья слишком интенсивна. |
Пролетарий умственного дела, тупо я сижу с карандашом, а полузадохшееся тело мысленно гуляет нагишом. |
Меж чахлых, скудных и босых, сухих и сирых есть судьбы сочные, как сыр, – в слезах и дырах. |
Маленький, но свой житейский опыт мне милей ума с недавних пор, потому что поротая жопа – самый замечательный прибор. |
Бывает – проснешься, как птица, крылатой пружиной на взводе, и хочется жить и трудиться; но к завтраку это проходит. |
Когда я раньше был моложе и знал, что жить я буду вечно, годилось мне любое ложе и в каждой бабе было нечто. |
Дивный возраст маячит вдали – когда выцветет все, о чем думали, когда утром нигде не болит будет значить, что мы уже умерли. |
Увижу бабу, дрогнет сердце, но хладнокровен, словно сплю; я стал буквально страстотерпцем, поскольку страстный, но терплю. |
Изведав быстрых дней течение, я не скрываю опыт мой: ученье – свет, а неучение – уменье пользоваться тьмой. |
Душа отпылала, погасла, состарилась, влезла в халат, но ей, как и прежде, неясно, что делать и кто виноват. |
Не в том беда, что серебро струится в бороде, а в том беда, что бес в ребро не тычется нигде. |
Жизнь, как вода, в песок течет, последний близок путь почета, осталось лет наперечет и баб нетронутых – без счета. |
Служа, я жил бы много хуже, чем сочинит любой фантаст, я совместим душой со службой, как с лесбиянкой – педераст. |
С утра, свой тусклый образ брея, глазами в зеркало уставясь, я вижу скрытного еврея и откровенную усталость. |
Я так ослаб и полинял, я столь стремглав душой нищаю, что Божий храм внутри меня уже со страхом посещаю. |
Я уверен, что Бог мне простит и азарт, и блаженную лень; ведь неважно, чего я достиг, а важнее, что жил каждый день. |
Вчера я бежал запломбировать зуб и смех меня брал на бегу: всю жизнь я таскаю мой будущий труп и рьяно его берегу. |
Терпя и легкомыслие и блядство, судьбе я продолжаю доверять, поскольку наше главное богатство – готовность и умение терять. |
Не жаворонок я и не сова, и жалок в этом смысле жребий мой; с утра забита чушью голова, а к вечеру набита ерундой. |
Стало тише мое жилье, стало меньше напитка в чаше, это годы берут свое, а у нас отнимают наше. |
Я не люблю зеркал – я сыт по горло зрелищем их порчи: какой-то мятый сукин сын из них мне рожи гнусно корчит. |
Один дышу, один пою, один горит мне свет в окне – что проживаю жизнь свою, а не навязанную мне. |
Увы, я слаб по этой части, в душе есть уязвимый уголок: я так люблю хвалу, что был бы счастлив при случае прочесть мой некролог. |
Умру за рубежом или в отчизне, с диагнозом не справятся врачи; я умер от злокачественной жизни, какую с наслаждением влачил. |
Моей душе привычен риск, но в час разлуки с телом бренным ей сам Господь предъявит иск за смех над стадом соплеменным. |
Господь, принимающий срочные меры, чтоб как-то унять умноженье людей, сменил старомодность чумы и холеры повальной заразой высоких идей. |
С возрастом я понял, как опасна стройка всенародного блаженства; мир несовершенен так прекрасно, что упаси нас Бог от совершенства. |
А время беспощадно превращает, летя сквозь нас и днями и ночами, пружину сил, надежд и обещаний в желе из желчи, боли и печали. |
Когда я в Лету каплей кану, и дух мой выпорхнет упруго, мы с Богом выпьем по стакану и, может быть, простим друг друга. |
Давно пора, ебена мать, умом Россию понимать! |
Живу я более, чем умеренно, страстей не более, чем у мерина |
Во тьме домой летят автомобили и все, кого уже употребили |
Растет лосось в саду на грядке; потек вином заглохший пруд; в российской жизни все в порядке – два педераста дочку ждут. |
Боюсь как дьявольской напасти, освободительных забот; когда рабы приходят к власти, они куда страшней господ. |
Не мудреной, не тайной наукой, проще самой простой простоты – унижением, страхом и скукой человека низводят в скоты. |
Век принес уроки всякие, но один – венец всему: ярче солнца светят факелы, уводящие во тьму. |
На наш барак пошли столбы свободы, равенства и братства; все, что сработали рабы, всегда работает на рабство. |
Не знаю глупей и юродивей, чем чувство – его не назвать, что лучше подохнуть на родине, чем жить и по ней тосковать. |
За осенью – осень. Тоска и тревога. Ветра над опавшими листьями. Вся русская жизнь – ожиданье от Бога какой-то неясной амнистии. |
Полна неграмотных ученых и добросовестных предателей страна счастливых заключенных и удрученных надзирателей. |
Однажды здесь восстал народ и, став творцом своей судьбы, извел под корень всех господ; теперь вокруг одни рабы. |
Приметы близости к расплате просты: угрюмо сыт уют, везде азартно жгут и тратят и скудно нищим подают. |
Не в силах внешние умы вообразить живьем ту смесь курорта и тюрьмы, в которой мы живем. |
Давно пора, ебёна мать, умом Россию понимать! |
У тех, кто пылкой головой предался поприщам различным, первичный признак половой слегка становится вторичным. |
Мы после смерти – верю в это – опять становимся нетленной частицей мыслящего света, который льется по Вселенной. |
Чувствуя добычу за версту, по незримым зрением дорогам, бесы наполняют пустоту в личности, оставленной им Богом. |
Творец, никому не подсудный, со скуки пустил и приветил гигантскую пьесу абсурда, идущую много столетий. |
Устройство торжествующего зла по самой его сути таково, что стоны и бессильная слеза способствуют лишь прочности его. |
Когда устал и жить не хочешь, полезно вспомнить в гневе белом, что есть такие дни и ночи, что жизнь оправдывают в целом. |
Поскольку творенья родник Творцом охраняется строго, момент, когда нечто постиг, – момент соучастия Бога. |
Строки вяжутся в стишок, море лижет сушу, дети какают в горшок, а большие – в душу. |
Ушиб растает. Кровь подсохнет. Остудит рану жгучий йод. Обида схлынет. Боль заглохнет. А там, глядишь, и жизнь пройдет. |
Господь сей миг откроет клетку и за добро сторицею воздаст, когда яйцо снесет себе наседку, и на аборт поедет педераст. |
Из-за того, что бедный мозг распахнут всем текущим слухам, ужасно засран этот мост между материей и духом. |
Время льется, как вино, сразу отовсюду, но однажды видишь дно и сдаешь посуду. |
Не в силах я в складках души для веры найти ничего, а Бога, должно быть, смешит, что можно не верить в Него. |
Мир столько всякого познал с тех пор, как плотью стала глина, что чем крикливей новизна, тем гуще запах нафталина. |
Создатель дал нам две руки, бутыль, чтоб руки зря не висли, а также ум, чтоб мудаки воображали им, что мыслят. |
Ничто не ново плд луной: удачник розов, желт страдалец, и мы не лучше спим с женой, чем с бабой спал неандерталец. |
Восторжен ум в поре начальной, кипит и шпарит, как бульон; чем разум выше, тем печальней и снисходительнее он. |
В каждую секунду, год и час, все понять готовый и простить, Бог приходит в каждого из нас, кто в себя готов Его впустить. |
В разумном созревающем юнце всегда есть незаконченное что-то, поскольку только в зрелом мудреце поблескивает капля идиота. |
Из-под грязи и крови столетий, всех погибельных мерзостей между, красота позволяет заметить, что и Бог не утратил надежду. |
Куда кругом ни погляди в любом из канувших столетий, Бог так смеется над людьми, как будто нет Его на свете. |
С моим сознаньем наравне вершится ход планет, и если Бога нет во мне, его и выше нет. |
Принудить Бог не может никого, поскольку человека произвел, вложив частицу духа своего, а с нею – и свободы произвол. |
Судьба способна очень быстро перевернуть нам жизнь до дна, но случай может высечь искру лишь из того, в ком есть она. |
Не могу эту жизнь продолжать, а порвать с ней мучительно сложно; тяжелее всего уезжать нам оттуда, где жить невозможно. |
Вольясь в земного времени поток стечением случайных совпадений, любой из нас настолько одинок, что счастлив от любых соединений. |
Когда-нибудь, в последствии, потом, но даже в буквари поместят строчку, что сделанное скопом и гуртом расхлебывает каждый в одиночку. |
Из нас любой, пока не умер он, себя слагает по частям из интеллекта, секса, юмора и отношения к властям. |
В сердцах кому-нибудь грубя, ужасно вероятно однажды выйти из себя и не войти обратно. |
Каждый сам себе – глухие двери, сам себе преступник и судья, сам себе и Моцарт и Сальери, сам себе и желудь и свинья. |
По образу и духу своему Создатель нас лепил, творя истоки, а мы храним подобие Ему и, может, потому так одиноки. |
Хотя и сладостен азарт по сразу двум идти дорогам, нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом, и с Богом. |
И мерзко, и гнусно, и подло, и страх, что заразишься свинством, а быдло сбивается в кодло и счастливо скотским единством. |
Непросто – думать о высоком, паря душой в мирах межзвездных, когда вокруг под самым боком сопят, грызут и портят воздух. |
В наших джунглях, свирепых и каменных, не боюсь я злодеев старинных, а боюсь я невинных и праведных, бескорыстных, святых и невинных. |
Мне жаль небосвод этот синий, жаль землю и жизни осколки; мне страшно, что сытые свиньи страшней, чем голодные волки. |
Друзья всегда чуть привередливы. И осмеять имеют склонность. Друзья всегда чуть надоедливы. Как верность и определенность. |
Я вдруг утратил чувство локтя с толпой кишащего народа, и худо мне, как ложке дегтя должно быть худо в бочке меда. |
Блажен, кто в заботе о теле, всю жизнь положил ради хлеба, но небо светлее над теми, кто изредка смотрит на небо. |
Смешно, как люто гонит нас в толкучку гомона и пира боязнь остаться лишний раз в пустыне собственного мира. |
Свечение души разнообразно, незримо, ощутимо и пронзительно; душевная отравленность – заразна, душевное здоровье – заразительно. |
Уехать. И жить в безопасном тепле. И помнить. И мучиться ночью. Примерзла душа к этой стылой земле, вросла в эту гиблую почву. |
На нас нисходит с высоты от вида птичьего полета то счастье сбывшейся мечты, то капля жидкого помета. |
Нету бедственней в жизни беды, чем разлука с любимой сумятицей: человек без привычной среды очень быстро становится Пятницей. |
Когда природе надоест давиться ядом и обидой, она заявит свой протест, как это было с Атлантидой. |
Запетыми в юности песнями, другие не слыша никак, живет до скончания пенсии счастливый и бодрый мудак. |
Пути добра с путями зла так перепутались веками, что и чистейшие дела творят грязнейшими руками. |
Не стану врагу я желать по вражде ночей под тюремным замком, но пусть он походит по малой нужде то уксусом, то кипятком. |
Господь, лепя людей со скуки, бывал порою скуповат, и что частично вышли суки, он сам отчасти виноват. |
Ко тьме и свету не причастен, брезглив ко злу, к добру ленив, по часу в день бывал я счастлив, тетрадь к сожительству склонив. |
Не суйся запевалой и горнистом, но с бодростью и следуй и веди; мужчина быть обязан оптимистом, все лучшее имея впереди. |
Я на карьеру, быт и вещи не тратил мыслей и трудов, я очень баб любил и женщин, а также девушек и вдов. |
У тех, в ком унылое сердце, и мысли – тоскою мореные, а если подробней всмотреться, у бедных и яйца – вареные. |
Подпольно, исподволь, подспудно, родясь, как в городе – цветы, растут в нас мысли, корчась трудно сквозь битый камень суеты. |
Не жалею хмельных промелькнувших годов, не стыжусь их шального веселья, есть безделье, которое выше трудов, есть труды, что позорней безделья. |
Творимое с умом и не шутя безделье освежает наши души; с утра я лодырь, вечером – лентяй, и только в промежутке бью баклуши. |
Лишь перед смертью человек соображает, кончив путь, что слишком короток наш век, чтобы спешить куда-нибудь. |
Сегодня столь же, как вчера, земля полна пиров и казней; зло обаятельней добра, и гибче, и разнообразней. |
У скряги прочные запоры, у скряги темное окно, у скряги вечные запоры – он жаден даже на говно. |
Чуть получше, чуть похуже – сыщется водица, и не стоит пить из лужи – плюнуть пригодится. |
Время наше будет знаменито тем, что сотворило страха ради новый вариант гермафродита: плотью – мужики, а духом – бляди. |
В кровати, хате и халате покой находит обыватель. А кто романтик, тот снует и в шестеренки хер сует. |
С тихой грустью художник ропщет, что при точно таком же харче у коллеги не только толще, но еще и гораздо ярче. |
С хорошими людьми я был знаком; покуда в Лету замертво не кану, ни сукою теперь, ни мудаком я им благодаря уже не стану. |
В советах нету благодати и большей частью пользы нет, и чем дурак мудаковатей, тем он обильней на совет. |
Чтобы вдоволь радости отведать и по жизни вольно кочевать, надо рано утром пообедать и к закату переночевать. |
Никуда не уйдя ни на чуть, мы все силы кладем на кружение, ибо верим не в пройденный путь, а в творимое нами движение. |
Гниенье основ – анекдота основа, а в нем стало явно видней, что в русской комедии много смешного, но мало веселого в ней. |
Этот тип – начальник, вероятно: если он растерян, огорошен, если ветер дует непонятно – он потеет чем-то нехорошим. |
Чуждаясь и пиров, и женских спален, и быта с его мусорными свалками, настолько стал стерильно идеален, что даже по нужде ходил фиалками. |
Так ловко стали пресмыкаться сейчас в чиновничьих кругах, что могут с легкостью сморкаться посредством пальцев на ногах. |
Мы все умрем. Надежды нет. Но смерть потом прольет публично на нашу жизнь обратный свет, и большинство умрет вторично |
Пора! Теперь меня благослови в путь осени, дождей и листопада, от пламени цветенья и любви до пепла увяданья и распада. |
Дана лишь тем была недаром текучка здешней суеты, кто растопил душевным жаром хоть каплю вечной мерзлоты. |
Ты пишешь мне, что все темно и плохо, все жалким стало, вянущим и слабым; но, друг мой, не в ответе же эпоха за то, что ты устал ходить по бабам. |
Из лет, надеждами богатых, навстречу ветру и волне мы выплываем на фрегатах, а доплываем – на бревне. |
В столетии, насыщенном тревогой, живу, от наслаждения урча, пугаем то всемирной синагогой, то ржавью пролетарского меча. |
Вот человек. Он всем доволен. И тут берет его в тиски потребность горечи и боли, и жажда грусти и тоски. |
Час нашей смерти неминуем, а потому не позабудь себя оставить в чем-нибудь умом, руками или хуем. |
Теперь я понимаю очень ясно, и чувствую, и вижу очень зримо: не важно, что мгновение прекрасно, а важно, что оно неповторимо. |
Счастье – что подвижны ум и тело, что спешит удача за невзгодой, счастье – осознание предела, данного нам веком и природой. |
До пословицы смысла скрытого только с опытом доживаешь: двух небитых дают за битого, ибо битого – хер поймаешь. |
Когда в глазах темно от книг, сажусь делить бутыль с друзьями; блаженна жизнь – летящий миг между двумя небытиями. |
Покуда я у жизни – смысла искал по книгам днем с огнем, вино во мне слегка прокисло, и стало меньше смысла в нем. |
Когда весна, теплом дразня, скользит по мне горячим глазом, ужасно жаль мне, что нельзя залечь на две кровати разом. |
Не знаю лучших я затей среди вселенской тихой грусти, чем в полусумраке – детей искать в какой-нибудь капусте. |
Надо жить наобум, напролом, наугад и наощупь во мгле, ибо нынче сидим за столом, а назавтра лежим на столе. |
Я жизнь люблю, вертящуюся юрко в сегодняшнем пространстве и моменте, моя живая трепаная шкурка милее мне цветов на постаменте. |
Гори огнем, покуда молод, подругу грей и пей за двух, незримо лижет вечный холод и тленный член, и пленный дух. |
Ровесник мой, засосан бытом, плюет на вешние луга, и если бьет когда копытом, то только в гневе на рога. |
Кто несуетливо и беспечно время проводил и коротал, к старости о жизни знает нечто большее, чем тот, кто процветал. |
В нашем климате, слезном и сопельном, исчезает, почти забываемый, оптимизм, изумительный опиум, из себя самого добываемый. |
Бесплоден, кто в пору цветения обидчив, уныл и сердит; гниение – форма горения, но только ужасно смердит. |
Люблю апрель – снега прокисли, журчит капель, слезой звеня, и в голову приходят мысли и не находят в ней меня. |
Когда тулуп мой был бараном и ублажал младых овечек, я тоже спать ложился рано, чтобы домой успеть под вечер. |
Чтоб жизнь испепелилась не напрасно, не мешкай прожигать ее дотла; никто не знает час, когда пространство разделит наши души и тела. |
Чтобы в этой жизни горемычной быть милей удаче вероятной, молодость должна быть энергичной, старость, по возможности – опрятной. |
Любой из нас чертой неровной на две личины разделен: и каждый – Каин безусловный, и в то же время – Авель он. |
Беспечны, покуда безоблачен день, мы дорого платим чуть позже за это, а тьма, наползая сначала, как тень, способна сгущаться со скоростью света. |
Наш путь из ниоткуда в никуда – такое краткосрочное событие, что жизни остается лишь черта меж датами прибытия-убытия. |
Как молод я был! Как летал я во сне! В года эти нету возврата. Какие способности спали во мне! Проснулись и смылись куда-то. |
Мне жаль потерь и больно от разлук, но я не сожалею, оглянувшись, о том далеком прошлом, где споткнувшись, я будущее выронил из рук. |
Везде долги: мужской, супружеский, гражданский, родственный и дружеский, долг чести, совести, пера, и кредиторов до хера. |
Сперва, резвясь на жизненном просторе, мы глупы, словно молодость сама; умнеем после первого же горя, а после терпим горе от ума. |
Ах, юность, юность! Ради юбки самоотверженно и вдруг душа кидается в поступки, руководимые из брюк. |
Растущее повсюду отчуждение и прочие печальные события усиливают наше наслаждение от каждого удачного соития. |
В густом чаду взаимных обличений, в эпоху повсеместных злодеяний чиста лишь суть таких разоблачений, как снятие подругой одеяний. |
В любви прекрасны и томление, и апогей, и утомление. |
Наш век становится длиннее от тех секунд (за жизнь – минут), когда подруги, пламенея, застежку-молнию клянут. |
А умереть бы я хотел в тот миг, высокий и суровый, когда меж тесно слитых тел проходит искра жизни новой. |
Увы, но счастье унеслось и те года прошли, когда считал я хер за ось вращения земли. |
Как несложно – чтоб растаяла в подруге беспричинной раздражительности завязь; и затихнут все тревоги и недуги, и она вам улыбнется, одеваясь. |
Тоска мужчины о престиже и горечь вражеской хулы бледней становятся и жиже от женской стонущей хвалы. |
Я – лишь искатель приключений, а вы – распутная мадам; я узел завяжу на члене, чтоб не забыть отдаться вам. |
Природа торжествует, что права, и люди несомненно удались, когда тела сошлись, как жернова, и души до корней переплелись. |
Многие запреты – атрибут зла, в мораль веков переодетого: благо, а не грех, когда ебут милую, счастливую от этого. |
Миллионер и голодранец равны становятся, как братья, танцуя лучший в мире танец без света, музыки и платья. |
Хмельной от солнца, словно муха, провел я жизнь в любовном поте, и желтый лист со древа духа слетел быстрей, чем с древа плоти. |
В лета, когда упруг и крепок, исполнен силы и кудрей, грешнейший грех – не дергать репок из грядок и оранжерей. |
Ты кукуешь о праве и вольности, ты правительствам ставишь оценки, но взгляни, как распущены волосы вон у той полноватой шатенки. |
Лучше нет на свете дела, чем плодить живую плоть; наше дело – сделать тело, а душой – снабдит Господь. |
Наших болей и радостей круг не обнять моим разумом слабым; но сладчайший душевный недуг – ностальгия по непознанным бабам. |
Красоток я любил не очень, и не по скудости деньжат: красоток даже среди ночи волнует, как они лежат. |
Давай, Господь, решим согласно, определив друг другу роль: ты любишь грешников? прекрасно. А грешниц мне любить позволь. |
Когда грехи мои учтет архангел, ведающий этим, он, без сомнения, сочтет, что я не зря пожил на свете. |
Витает благодать у изголовий, поскольку и по духу и по свойству любовь – одно из лучших славословий божественному Божьему устройству. |
Я отношусь к натурам женским, от пыла дышащим неровно, которых плотское блаженство обогащает и духовно. |
Мы в ранней младости усердны от сказок, веющих с подушек, и в смутном чаяньи царевны перебираем тьму лягушек. |
Назад оглянешься – досада берет за прошлые года, что не со всех деревьев сада поел запретного плода. |
Готов я без утайки и кокетства признаться даже Страшному Суду, что баб любил с мальчишества до детства, в которое по старости впаду. |
От акта близости захватывает дух сильнее, чем от шиллеровских двух. |
Спеши любить, мой юный друг, волшебны свойства женских рук: они смыкаются кольцом, и ты становишься отцом. |
В любые века и эпохи, покой на земле или битва, любви раскаленные вздохи – нужнейшая Богу молитва. |
Когда тепло, и тьма, и море, и под рукой – крутая талия, то с неизбежностью и вскоре должно случиться и так далее. |
От одиночества философ, я стать мыслителем хотел, но охладел, нашедши способ сношенья душ посредством тел. |
На дворе стоит эпоха, а в углу стоит кровать, и когда мне с бабой плохо, на эпоху мне плевать. |
Я от того люблю лежать и в потолок плюю, что не хочу судьбе мешать кроить судьбу мою. |
Я понял вдруг, что правильно живу, что чист и, слава Богу, небездарен, по чувству, что во сне и наяву за все, что происходит, благодарен. |
С двух концов я жгу свою свечу, не жалея плоти и огня, чтоб, когда навеки замолчу, близким стало скучно без меня. |
Это счастье – дворец возводить на песке, не бояться тюрьмы и сумы, предаваться любви, отдаваться тоске, пировать в эпицентре чумы. |
Склонен до всего коснуться глазом, разум неглубокий мой, но дошлый, разве что в политику ни разу я не влазил глубже, чем подошвой. |
Я не стыжусь, что ярый скептик и на душе не свет, а тьма; сомненье – лучший антисептик от загнивания ума. |
Будущее – вкус не портит мне, мне дрожать за будущее лень; думать каждый день о черном дне – значит делать черным каждый день. |
Как нелегко в один присест, колеблясь, даже если прав, свою судьбу – туманный текст – прочесть, нигде не переврав. |
Мне моя брезгливость дорога, мной руководящая давно: даже чтобы плюнуть во врага, я не набираю в рот говно. |
Себя расточая стихами и век промотавши, как день я дерзко хватаю руками то эхо, то запах, то тень. |
На все происходящее гляжу и думаю:огнем оно гори; но слишком из себя не выхожу, поскольку царство Божие – внутри. |
Красив, умен, слегка сутул, набит мировоззрением, вчера в себя я заглянул и вышел с омерзением. |
Я был везунчик и счастливчик, судил и мыслил просвещенно, и не один прелестный лифчик при мне вздымался учащенно. |
Я держусь лояльной линии с нравом времени крутым; лучше быть растленным циником, чем подследственным святым. |
Мой небосвод хрустально ясен и полон радужных картин не потому, что мир прекрасен, а потому, что я – кретин. |
Я живу – не придумаешь лучше, сам себя подпирая плечом, сам себе одинокий попутчик, сам с собой не согласный ни в чем. |
Мой разум честно сердцу служит, всегда шепча, что повезло, что все могло намного хуже, еще херовей быть могло. |
Живу, ни во что без остатка не веря, палю, не жалея, шальную свечу, молчу о находке, молчу о потере, а пуще всего о надежде молчу. |
Клянусь компотом детства моего и старческими грелками клянусь, что я не испугаюсь ничего, случайно если истины коснусь. |
В жизненной коллизии любой жалостью не суживая веки, трудно, наблюдая за собой, думать хорошо о человеке. |
Что расти с какого-то момента мы перестаем – большая жалость: мне, возможно, два лишь сантиметра до благоразумия осталось. |
В эту жизнь я пришел не затем, чтобы въехать в сенат на коне, я доволен сполна уже тем, что никто не завидует мне. |
Есть мечта у меня, беречь буду крепость ее настоя: когда вновь будут книги жечь, пусть мою огня удостоят. |
Что стал я пролетарием – горжусь; без устали, без отдыха, без фальши стараюсь, напрягаюсь и тружусь, как юный лейтенант – на генеральше. |
Господь – со мной играет ловко, а я – над Ним слегка шучу, по вкусу мне моя веревка, вот я ногами и сучу. |
Куда по смерти душу примут, я с Богом торга не веду; в раю намного мягче климат, но лучше общество в аду. |
Увы, но улучшить бюджет нельзя, не запачкав манжет. |
Нашедши доступ к чудесам, я б их использовал в немногом: собрал свой пепел в урну сам, чтоб целиком предстать пред Богом. |
Блуд мировых переустройств и бред слияния в экстазе – имеют много общих свойств со смерчем смыва в унитазе. |
Среди чистейших жен и спутников, среди моральнейших людей полно несбывшихся преступников и неслучившихся блядей. |
Назло газетам и экранам живая жизнь везде царит; вранье на лжи сидит обманом и блядству пакости творит. |
Нам охота себя а нашем веке уберечь, как покой на вокзале, но уже древнеримские греки, издеваясь, об этом писали. |
У смысла здравого, реального – среди спокойнейших минут – есть чувство темного, анального, глухого страха, что ебут. |
За страх, за деньги, за почет мы отдаемся невозвратно, и непродажен только тот, кто это делает бесплатно. |
Не стоит скапливать обиды, их тесный сгусток ядовит, и гнусны видом инвалиды непереваренных обид. |
Напрасно мы погрязли в эгоизме, надеясь на кладбищенский итог: такие стали дыры в атеизме, что ясно среди них заметен Бог. |
Бюрократизм у нас от немца, а лень и рабство – от татар, и любопытно присмотреться, откуда винный перегар. |
Дойдут, дойдут до Бога жалобы, раскрыв Божественному взору, как, не стесняясь Божъей фауны, внизу засрали Божью флору. |
В любимой сумрачной отчизне я понял ясно и вполне, что пошлость – верный спутник жизни, тень на засаленной стене. |
Увы, от мерзости и мрази, сочащей грязь исподтишка, ни у природы нету мази, ни у науки порошка. |
С любым доброжелателен и прост, ни хитростью не тронут, ни коварством, я выжига, пройдоха и прохвост, когда имею дело с государством. |
Совсем на жизнь я не в обиде, ничуть свой жребий не кляну; как все, в говне по шею сидя, усердно делаю волну. |
Мужик, теряющий лицо, почуяв страх едва, теряет, в сущности, яйцо, а их – всго лишь два. |
Не зная покоя и роздыха, при лунном и солнечном свете я делаю деньги из воздуха, чтоб тут же пустить их на ветер. |
Есть в каждой нравственной системе идея, общая для всех: нельзя и с теми быть, и с теми, не предавая тех и тех. |
Мои способности и живость карьеру сделать мне могли, но лень, распутство и брезгливость иеня, по счасью, сберегли. |
Опасно жить в сияньи честности, где от того, что честен ты, все остальные в этой местности выходят суки и скоты. |
Не плачься, милый, за вином на мерзость, подлость и предательство; связав судьбу свою с говном, терпи его к себе касательство. |
Эпоха не содержит нас в оковах, но связывает цепкой суетой и сутолокой суток бестолковых насилует со скотской простотой. |
Когда нам безвыходно сразу со всех обозримых сторон, надежда надежней, чем разум, и много мудрее, чем он. |
Ища путей из круга бедствий, не забывай, что никому не обходилось без последствий прикосновение к дерьму. |
Старик, держи рассудок ясным, смотря житейское кино: дерьмо бывает первоклассным, но это все-таки говно. |
Надо очень увлекаться нашим жизненным балетом, чтоб не просто пресмыкаться, но еще порхать при этом. |
Блажен, заставший время славное во весь размах ума и плеч, но есть эпохи, когда главное – себя от мерзости сберечь. |
Мы сохранили всю дремучесть былых российских поколений, но к ним прибавили пахучесть своих духовных выделений. |
Люблю эту пьесу: восторги, печали, случайности, встречи, звонки; на нас возлагают надежды в начале, в конце – возлагают венки. |
Тюремщик дельный и толковый, жизнь запирает нас надолго, смыкая мягкие оковы любви, привычности и долга. |
Не судьбы грядущей тучи, не трясина будней низких, нас всего сильнее мучит недалекость наших близких. |
Еще в нас многое звериным осталось в каждом, но великая жестокость именно к любимым – лишь человека данность дикая. |
Был холост – снились одалиски, вакханки, шлюхи, гейши, киски; теперь со мной живет жена, а ночью снится тишина. |
Бойся друга, а не врага – не враги нам ставят рога. |
Для домашнего климата ровного много значит уместное слово, и от шепота ночью любовного улучшается нрав домового. |
Мужчина – хам, зануда, деспот, мучитель, скряга и тупица; чтоб это стало нам известно, нам просто следует жениться. |
Тому, что в семействе трещина, всюду одна причина: в жене пробудилась женщина, в муже уснул мужчина. |
Если днем осенним и ветренным муж уходит, шаркая бодро, треугольник зовут равнобедренным, невзирая на разные бедра. |
Я долго жил как холостяк, и быт мой был изрядно пуст, хотя имел один пустяк: свободы запах, цвет и вкус. |
Женщиной славно от века все, чем прекрасна семья; женщина – друг человека даже, когда он свинья. |
Не брани меня, подруга, отвлекись от суеты, все и так едят друг друга, а меня еще и ты. |
Хвалите, бабы, мужиков: мужик за похвалу достанет месяц с облаков и пыль сметет в углу. |
Чтобы не дать угаснуть роду, нам Богом послана жена, а в баб чужих по ложке меду вливает хитрый сатана. |
Детьми к семье пригвождены, мы бережем покой супруги; ничто не стоит слез жены, кроме объятия подруги. |
Цепям семьи во искупление Бог даровал совокупление; а холостые, скинув блузки, имеют льготу без нагрузки. |
Когда в семейных шумных сварах жена бывает неправа, об этом позже в мемуарах скорбит прозревшая вдова. |
Разве слышит ухо, видит глаз этих переломов след и хруст? Любящие нас ломают нас круче и умелей, чем Прокруст. |
Господь жесток. Зеленых неучей, нас обращает в желтых он, а стайку нежных тонких девочек – в толпу сварливых грузных жен. |
Закосневшие в семейственной привычке, мы хотя воспламеняемся пока, но уже похожи пылкостью на спички, что горят лишь от чужого коробка. |
Разбуженный светом, ожившим в окне, я вновь натянул одеяло; я прерванный сон об измене жене хотел досмотреть до финала. |
Сколь пылки разговоры о Голгофе за рюмкой коньяка и чашкой кофе. |
Не узок круг, а тонок слой нас на российском пироге, мы все придавлены одной ногой в казенном сапоге. |
Век за веком слепые промашки совершает мужчина, не думая, что внутри обаятельной пташки может жить крокодильша угрюмая. |
Сегодня приторно и пресно в любом банановом раю, и лишь в России интересно, поскольку бездны на краю. |
Застольные люблю я разговоры, которыми от рабства мы богаты: о веке нашем – все мы прокуроры, о блядстве нашем – все мы адвокаты. |
В любом и всяческом творце заметно с первого же взгляда, что в каждом творческом лице есть доля творческого зада. |
Вон либерал во все копыта летит к амбару за пайком; кто ест из общего корыта, не должен срать в него тайком. |
Боюсь, что наших сложных душ структура – всего лишь огородная культура; не зря же от ученых урожая прекрасно добивались, их сажая. |
|
Так долго гнул он горб и бедно ел, что вдруг узду удачи ухватив, настолько от успеха охуел, что носит как берет презерватив. |
Обожая талант свой и сложность, так томится он жаждой дерзнуть, что обидна ему невозможность самому себе жопу лизнуть. |
Так было и, видимо, будет: в лихих переломов моменты отменно чистейшие люди к убийцам идут в референты. |
Источник: www.argolis-yacht.ru
Люди: Игорь Губерман: «Здравствуй, старость, я рад нашей встрече, я ведь мог и не встретить тебя»
24.11.2014
Знаменитые «гарики» — иронические четверостишия Игоря Губермана — принесли их автору любовь и обожание читателей.
Игорь Губерман предпочитает сам декламировать свои творения. Причем делает это с явным удовольствием, отнюдь не стесняясь нецензурной лексики, которой переполнены его детища.
«В толпе замшелых старичков уже по жизни я хромаю, еще я вижу без очков, но в них я лучше понимаю…»
— Игорь Миронович, в каком возрасте вам жилось комфортнее всего?
— Мне всегда комфортно было. Но, конечно, в молодости легче. Ведь тогда девки были красивше. Так что, если спросить меня, о каком периоде своей жизни я вспоминаю с тоской, наверное, отвечу: о самом молодом.
— Вы и тогда были непотопляемым оптимистом?
— Конечно. Знаете, здесь нет моей заслуги, думаю, это у меня гормональное. Скорее всего, от отца. Отец был советским инженером, на всю жизнь испуганным 1937 годом. Поэтому и шутки у него были печально-оптимистические. В 70-е годы, когда я еще жил в Советском Союзе, были популярны кухонные посиделки с друзьями. Там можно было поговорить на все темы, осудить советскую власть, выпить водки. Папа жил с моей семьей, и когда у меня собирались друзья, мог подойти к столу и сказать: «Гарик, тебя посадят раньше, чем ты этого захочешь».
— Кстати, о «гариках». Как появилось это название?
— Вместе со мной. Меня зовут Игорь, но дома всегда звали Гариком. Бабушка произносила мое имя замечательно: «Гаринька, каждое твое слово лишнее!» Но в последние годы я замечаю, что появились сотни мариков, юриков, петиков, васиков. Один мужик из Екатеринбурга прислал мне большую поэму про историю России. Жуткая вещь. Но где-то в середине, на уровне Киевской Руси, потрясающие строки: «Но как бы тело не болело, стрелу татарскую кляня, оно у князя было цело и даже село на коня». Таким строчкам поэты могут позавидовать.
— И вы?!
— Я тоже завистлив. Как литератор. Меня не интересуют ни деньги, ни власть, ни новая машина, ни молодая жена. Я завидую удаче на том поле, на котором мог сыграть и сам — чужим четверостишиям. Хотя мне грех жаловаться на судьбу. В конце концов, мне удалось издать все, что выходило из-под моего пера. А есть же авторы дивных стихов, которые так и остались неизвестными. Вот такое народное стихотворение, явно написанное интеллигентом: «Слесарь дядя Вася меж берез и сосен, как жену чужую, засосал ноль восемь». Мне прочитали стих, и я чуть не помер от зависти, потому что написано в моей поэтике
— Знаете, что, несмотря на непростой жизненный путь, вас называют везунчиком?
— Слышал. Тут все очень просто. Моя самая большая удача — женитьба на Татьяне (дочь писателей Юрия и Лидии Либединских.). Как говорится, бабу, конечно жалко, но…
Это все шутки. На самом деле, мне в этом смысле несказанно повезло. В семейной жизни я счастлив уже 50 лет. Не знаю, как жена, но выбора у нее просто нет. По совету одного своего приятеля, я при заполнении анкеты в графе «семейное положение» пишу — безвыходное.
— Рассказывают, что в Тель-Авиве вы местная знаменитость.
— Не знаю, как насчет знаменитости, но на улице меня действительно узнают. Признаюсь, очень приятно. Особенно, когда мы идем с женой куда-то вдвоем и какой-нибудь известный человек, увидев меня, кланяется. Уж тут я чувствую необыкновенный прилив сил, особенно, если накануне дома Татьяна об меня ноги обтирала. Кстати, вспомнил забавную историю, связанную с узнаванием. Меня в Мадриде, в музее Прадо, в мужском сортире опознал русский турист. Стоим так, тесно прильнув, прижавшись к нашим писсуарам. Почему тесно? В старой Одессе над писсуарами часто вешали объявление: «Не льсти себе, подойди поближе». Это писали уборщики. Так вот, стоим мы, друг на друга не глядя, вдруг он наклоняется к моему уху и спрашивает: «Вы Губерман, который пишет «гарики»? И, не прерывая процесса, жарким шепотом стал мне говорить немыслимые комплименты. Я в это время, из чистой вежливости чуточку скосив на него взгляд, с ужасом увидел, что он пытается из правой руки переложить кое-что в левую, чтобы пожать мне руку. В общем, я ушел первым…
— Вы пишете на заказ?
— Несколько лет назад со мной произошла забавная история. Мне в Иерусалим позвонил владелец какой-то крупной туристической конторы из Нью-Йорка: «Игорь Миронович, через нашу контору тысячи людей ездят в разные страны мира. А к вам в Израиль боятся из-за вашей ситуации напряженной. Прошу вас, напишите что-нибудь такое призывное». И гонорар хороший пообещал. Вот я на фоне старого города и записал обращение к собратьям: «Мы евреям душу греем, и хотя у нас бардак, если хочешь быть евреем, приезжай сюда, мудак». Не знаю, поставил ли он в свой проспект мое воззвание, но гонорар таки прислал.
— Россия, похоже, вновь мечтает о возврате в Советский Союз.
— У меня есть один стишок, который я, по-моему, в книги никогда не вставлял. Просто предупреждал своих друзей, живущих на Западе: «Получив в Москве по жопе, полон пессимизма, снова бродит по Европе призрак коммунизма». И еще два моих любимых о России: «Везде все время ходит в разном виде, мелькая между стульев и диванов, народных упований жрец и лидер Адольф Виссарионович Ульянов». «Я Россию часто вспоминаю, думая о давнем дорогом, я другой такой страны не знаю, где так вольно, смирно и кругом».
— Что огорчает вас сейчас?
— Меня как непотопляемого оптимиста трудно расстроить. Старость навевает грусть. Правда, я и на эту тему умудряюсь шутить: «В органах слабость, за коликой спазм, старость — не радость, маразм — не оргазм». Несколько лет назад произошла забавная история в Лос-Анджелесе. Я выступал в крутом зале человек на 500. Озвучил эту шутку — смех вспыхнул одновременно и тут же потух. В резко наступившей тишине какая-то женщина громко и грозно сказала своему мужу: «Вот это запомни!» Впрочем, я считаю, что во всем надо уметь находить положительные стороны: «Полон жизни мой жизненный вечер, я живу, ни о чем не скорбя, здравствуй, старость, я рад нашей встрече, я ведь мог и не встретить тебя». «На свете жить с азартом так опасно, повсюду так рискованны пути, что понял я однажды очень ясно: живым из этой жизни не уйти».
Фото в заголовке с личной страницы «ВКонтакте»
«Факты и комментарии®»
Источник: baba-deda.ru